Кто гордится нашей Родиной!?, Россия! Опции

[Парыч]

Хочу проверить уровень патриотизма в нашей сети!

[Old Stager]

Интересен взгляд со стороны. Здесь.

Для тех, у кого нет интернета - цитирую:

The New York Times
Нью-Йорк, США
В Россию с понятиями

Дмитрий предупреждал меня: "Ты уверена, что хочешь в Москву?" Я настояла на своем. Я мечтала отправиться с любимым мужчиной в его родной город. Мы решили ехать на Новый год.

На шоссе, где машины идут бампер к бамперу, все кажется серым -- сумрачное небо, рычащие грузовики и легковушки, почерневшие снежные обочины. Я все надеюсь увидеть хоть кусочек города, но вижу только бесконечные ряды панельных многоэтажек в советском стиле, пока наконец машина не останавливается со скрежетом. Подъезд с бетонными стенами -- в упадке, лампочки едва светят. Мать Дмитрия Тамара ждет нас, ее лицо так же прекрасно, как на фотографиях, на ней домашний халат с набивным рисунком. Но когда обитая дверь захлопывается за нами, мое сердце сжимается. В квартире три комнаты, забитые мебелью, ею заставлены все стены: две спальни и маленькая гостиная, где мы будем спать на диване. Нам выдают тапочки. Мне достаются пластиковые, в цветочек. Надев их, я чувствую, что попала в ловушку: без ботинок сбежать мне не удастся.

Вскоре приходит младший брат Дмитрия Костя со своей подругой Леной и ее двухлетней дочерью Таней. Костя остается в одних штанах, над которыми трясется его голый живот. Лена одета в махровый халат. Мы с трудом втискиваемся за кухонный стол, заставленный вкуснейшей красной икрой, копченой семгой, салатами и многочисленными бутылками водки. Тамара стоит у плиты. Маленькая Таня сидит у кого-то на коленях... Несмотря на искреннее гостеприимство, я чувствую, что задыхаюсь.

Чего я ждала? Я не знаю. Но эти отталкивающие серые бетонные здания, которые я вижу из окна, и фигуры в длинных темных пальто, с пластиковыми пакетами в руках уж слишком напоминают старую советскую кинохронику. Меня переполняют грусть и чувство вины. Что же я за буржуазная материалистка такая, если недостаток красоты и пространства так быстро нагнал на меня тоску. Я ведь месяцами жила в Южной Америке, Северной Африке, Восточном Гарлеме. Но здесь чувствуешь себя по-другому. К этому миру у меня нет ключа, он какой-то не такой, как чудной длинный поворачивающийся кран, который одновременно обслуживает раковину и ванну.

Дома Дмитрий ходит в полотенце и выглядит так, как будто не было 18 лет, которые он провел вне России...

Когда мы выныриваем на Красную площадь, белую от снега, разноцветные, как конфеты, купола Василия Блаженного похожи на сказочное видение. Потрясающие соборы Кремля, гала-концерт в оперном театре в канун Нового года, дамы на высоких каблуках, в изысканных вечерних нарядах, балет в Большом -- от всех этих впечатлений захватывает дух. Но в конце вечера мы, подобно Золушке, плетемся обратно в наше унылое жилище на окраине города, куда надо добираться добрых полтора часа на метро и трамвае. У нас есть деньги, так что мы можем, если захотим, отправиться танцевать в клуб или остаться на ночь в гостинице "Метрополь"... Но только мы этого не делаем.

По моему настоянию мы едем на семейную дачу... Но после двух с половиной часов на трамвае, метро, поезде и маршрутке все мои фантазии насчет романтического вечера у камина испарились. "Почему мы не взяли напрокат машину?" -- спрашиваю я Дмитрия, который колесит по всей Европе и Америке. "Так делают только иностранцы,-- отвечает он и добавляет: -- Ты ведь хотела испытать, что такое настоящая московская жизнь, не так ли?" Мой элегантный русский принц, который работает в ООН, свободно говорит по-английски и по-французски, легко общается с моими друзьями и прекрасно вписывается в наш буржуазный стиль жизни, такой галантный, такой искушенный, как все русские, в искусстве диалектики, уличил меня в моей западной непоследовательности.

На обратном пути в самолете он говорит: "Если ООН пошлет меня в Москву, я буду жить у мамы". "Если на лето я приеду к тебе в Москву,-- отвечаю я,-- я не буду там жить, я не смогу. Тебе придется снять квартиру". В наступившей тишине я отчетливо слышу, как железный занавес опускается вновь.